• Мой день длиной в 7 лет.

Автобус остановился на блокпосту. Моё сердце замерло, желудок ухнул куда-то вниз… Я поднялась сегодня на рассвете.  Маршрутка Донецк – Славянск отправлялась в 5:00 утра,  я даже не позавтракала, ведь метадон мне сегодня предстояло получать уже не в ДНР, а в Украине. Я ехала и тряслась от страха – только бы успеть в диспансер, только бы приехать вовремя.  Донецкий сайт ЗПТ  находился на последнем издыхании –  заканчивался препарат.  С сегодняшнего дня дозы всем убавили ровно наполовину.  Мои 50 мг  превратились в 25, а скоро не будет и этого. Метадон, предназначенный Донецкой области, мертвым грузом лежал на складе “Ліки України” в Киеве и ему было суждено там и остаться… 

Я ехала в Славянск по программе Альянса под названием “Переселенцы”. В этом маленьком курортном городке, славящемся солеными озерами и целебными грязями, с которого начался сыр-бор на Донбассе, жили мои родственники, и потому у меня не было чувства, что еду в никуда, но мне было очень страшно. Я боялась, что не проеду – у меня был просрочен паспорт. В автобус заглянул украинский солдат молодой, скуластый ,конопатый хлопец:

– Громадяны, куды йидэмо? Додому?

– Так, додому. –  нестройным хором ответили пассажиры. 

Солдат прошел по проходу быстро проверяя паспорта – в свой паспорт я, по совету соседа попутчика, положила 50 гривен – пожелал Всем счастливого пути и автобус тронулся с места – уже в Украине! Я перевела дух. Я проехала, проехала! Я буду на программе!

Весь 2014 год и первые пять месяцев пятнадцатого были ужасны своей неопределенностью и постоянным ожиданием того, что я приду утром получать препарат, а программа уже не работает. Я пришла на ЗПТ не своими ногами – меня на руках притащил мой сын. После 2 лет употребления “крокодила” я слегла. Ноги уничтоженные сначала внутривенными, а потом внутримышечными инъекциями дезоморфина, держать меня не хотели.  Пока мой сын договорился о месте на программе, пока собирались необходимые справки,  лежала дома мучаясь от нескольких одновременно созревающих абсцессов. Я панически боялась что просто не доживу до программы. Хотя “крокодила” было вдоволь, колоть его было просто некуда, а на второй день абстиненции у меня начинала развиваться острая почечная недостаточность, я отекала так, что не могла открыть глаз. 

Я помню когда я первый раз получила Метадон – это был праздник. Всё, мне не надо колоть этот немыслимо болезненный и ядовитый “крокодил”! Я буду жить!

Правда мне очень долго пришлось лежать в отделении я еле ползала – сначала  на костылях, потом по стеночке, – как бы я добиралась каждое утро на Будёновку двумя транспортами? На завтрак в отделении я медленно сползала с третьего этажа. С бутылкой воды в руке ковыляла в другой корпус, где располагалось отделение ЗПТ, принимала препарат, потом ползла назад, ждала сына с передачей, а потом спала, спала, спала… 

Когда стало легче – перебралась домой. А потом я, как сказали мои новые друзья, пациенты ЗПТ, “отошла”.  Другими словами, пришла в себя, постриглась покрасилась. Зажили абсцессы и мои ноги из слоновьих тумб, стали приходить в норму. Я почувствовала невероятную свободу. А когда приходили прежние знакомые, чтобы сварить крокодил, я просто не открывала дверь. У меня появились новые интересы и новые друзья. Я была счастлива. Только началась война и украла у меня это счастье и эту свободу.

И вот я вырвалась из Донецка, снова почувствовала себя свободной и счастливой, ехала по Славянску в наркодиспансер. Это лечебное заведение меня поразило после ободранных стен кабинета ЗПТ в Донецке, мрачного коридора и щелястого пола – чистота, свежая краска, кружевные занавески. С сумкой, в которой были все мои пожитки, я шла по диспансеру в поисках доктора А. Главврач В. тогда находился под следствием по делу о взятке и врач А. была исполняющей обязанности главврача. В кабинете сидела крупная старуха со злым лицом и капризно поджатыми губками. Вместо “Здравствуйте”, она спросила у меня: “Что, приехали жрать чужие таблетки?” потом она посмотрела на часы  и сообщила, что я слишком поздно приехала и сегодня препарат не получу. Я возразила: “Так ведь только без 20 минут девять, а сайт работает до половины десятого!”. Докторша посмотрела на меня, как на маленькую букашку, у которой вдруг прорезался голос: “Мне ещё надо тебя осмотреть и оформить”. Стыдно сказать, но я расплакалась и начала её умолять. 

– Ну ладно, –  снизошла докторша,-  давайте Ваши документы. 

– Там указана доза 25 мг, но посмотрите ещё вчера я принимала 50, рекомендуемая доза 50 мг, – сказала я.

 Услышала что там ничего не написано (ложь, я ведь читала свои бумаги), что повышать мне дозу будет моя врач, которая выходит из отпуска аж в понедельник (дело было в пятницу), что я слишком много себе позволяю, чтобы я не умничала, а не то поеду назад! Доктор отвела меня в кабинет ЗПТ, где мне выдали 25 мг метадона, потом заставила раздеться донага и осмотрела с помощью увеличительного стекла – и пах, и подмышки, и всё остальное… Когда я вышла на улицу у меня было единственное желание выплакаться и уехать назад домой. 

Но, я взяла себя в руки, позвонила своей тёте. Мы договорились, что я вызову такси, заеду к ней в психдиспансер на работу и мы поедем к ней. Я нажала на отбой и спохватилась что я не знаю как вызывать такси в Славянске. Я подхватила сумку и пошла к дороге. Там я увидела магазин под названием “Причал” и рядом – кафе. Возле входа курил парень – явно пациент ЗПТ. Он спросил, откуда я, и узнав, что я –  та самая женщина из Донецка, что должна была приехать на программу, закричал: “Наташа!”. Из кафе вышла маленькая девушка с красивыми, длинными светлыми волосами. Так я познакомилась с Наташей Б. – социальным работникам из организации “Наша допомога”. Она очень много для меня сделала в первое время – помогла освоиться в Славянске; на её карточку папа переводил деньги; несколько раз я просыпала и её муж Сережа мчался за мной на мопеде и привозил меня на программу. Я знала, что всегда могу обратиться к этой невероятно энергичной малышке, и она всегда придёт на помощь. Был случай, когда мы втроём ехали на Сережином мопеде с программы домой. До сих пор поражаюсь – как нас не остановила полиция!

Наташа угостила меня кофе и просто забросала вопросами. А когда заметила, что я просто пришибленная после общения с А., сказал что у меня будет другой врач, Б. и это намного лучше. Это оказалось лучше в самом деле, только намного ли? А. стремилась нас перевоспитать и наказать. Б. была просто безразличной.

Два выходных дня на половинной дозе показались мне адом. Немного скрашивал ситуацию Гедазепам и Соннат, которые мне выписала моя тётушка, врач-психиатр. Утром в понедельник я познакомилась со своим врачом и со старшей сестрой диспансера, которая тоже для знакомства обвинила меня в том, что я приехала объедать их пациентов и лучше бы сидела дома. Надо ли говорить что дозу до 50 МГ мне поднимали по пятёрочке, что моя докторша перед каждым подъемом на эту несчастную пятёрку заставляла меня сдавать кровь на ГГТ? Для сдачи этого анализа нужно было купить в аптеке и принести набор для забора крови, явиться на сайт до 7:30. A это всего лишь ГГТ… 

Однажды вышел казус. После очередных 5 миллиграмм докторша вдруг заявила, что больше добавлять не будет.

– Почему? –  удивилась я. 

– Потому что по твоим анализам видно, что Метадона тебе хватает.

– По каким анализам? – опешила я.

– По ГГТ. –  невозмутимо ответила Б.

Она забыла что я тоже врач, а следовательно я прекрасно знаю что результат этого анализа может, в лучшем случае, показать как работает барьерная функция моей печени. И все! И тут я сделала глупость –  рассмеялась и пошутила, что мол эдак вы Марья Ивановна скоро нобелевку получите раз по печеночным пробам научились измерять субъективное самочувствие пациентов заместительной терапии… Она даже не покраснела, зато я вскоре об этом очень пожалела.

Первое время в Славянске я упивалась свободой и безопасностью. А ещё законностью – я могла гулять поздно вечером не боясь, что меня схватят и без суда и следствия отправят в подвал или вообще убьют. Не было слышно надоевшего грохота канонады. Метадон будет завтра и послезавтра и никто не отнимет у меня заместительную терапию. Я даже не обращала внимания на открытое хамство  медицинского персонала и стигму, царившую на сайте.  

Это было лето 2015 года, в Украине уже был введён самостоятельный приём… Но при  главвраче В. до амбулаторного приёма было как до царства небесного: далеко и недостижимо (Я начала получать препарат на руки только в 2020 году, когда перевелась к семейному врачу). В Донецке я привыкла к дружелюбным и толерантным докторам, к обращению на “вы”, и контраст между отношением к пациентам в Донецке и Славянске был очень резкий.

День проходил одинаково, как под копирку:  Я просыпалась, одевалась, ехала на сайт. Там отстаивала очередь, медсестра толкла мою дозу в ступке, высыпала порошок в стаканчик с водой,  я выпивала препарат,  потом шла через дорогу в кафе ,чтобы запить Метадон чашкой кофе. Так делали многие. Мы сдвигали столы в кафе и до полудня сидели, попивая кофе и болтая. Медперсонал не одобрял посещение кафе. Но даже болтовня давала А. информацию – среди нас были стукачи и провокаторы. Стоило рассказать за столиком кафе что-то крамольное и эта информация становилась достоянием медперсонала. Это было пустое бессмысленное времяпрепровождение. А чем ещё было заниматься людям которые не могли найти работу из-за графика кабинета ЗПТ? Собственно кроме программы мы не имели иного содержания в своей жизни? После полудня я шла домой что-то ела и ложилась спать. Просыпалась к вечеру, читала, сидела в социальных сетях. Однообразие жизни иногда разбавлялось происшествиями и смертями среди пациентов.

Однажды меня послали на тест. Сдать экспресс-тест для урино-контроля нужно было до окончания работы кабинета, а я приехала на сайт за 15 минут до его закрытия. Медсестра Анастасия всё время меня торопила заставляла пить воду, а помочиться я не могла – не хотелось, тем более что перед выходом из дома я очень обильно сходила в туалет, а поскольку у меня практически одна почка я обычно страдаю олигурией (малое количество мочи). До конца работы сайта оставалось 7 минут, когда  Анастасия заявила: “Делай что хочешь, потому что если ты не сдашь тест, я не дам тебе препарат”. Тогда я совершенно не знала нормативных документов по заместительной терапии, понятия не имела о своих правах и очень испугалась. Я расплакалась и побежала к своему врачу. 

– Марья Ивановна, я не могу помочиться!

Моя докторша, спокойная как удав, спросила:

– А почему ты плачешь?

– Потому что Настя мне не дает метадон, – прорыдала я.

– А-а, ну выпей воды, что ли..расслабь сфинктер.

А проклятый сфинктер не хотел расслабляться, передо мной маячила бессонная ночь в абстиненции… Не понимаю, неужели этим людям в белых халатах нравилось унижать и мучить меня? Сейчас я знаю что мои права в тот момент грубейшим образом нарушались, но тогда я была невежественной в этом вопросе, перепуганой переселенкой, которой на сайте ЗПТ внушали, что я должна быть счастлива ,что меня, сепаратистку несчастную, взяли на программу, что я наркозависимая – ничтожество, недочеловек, подонок, грязь под ногами, преступница, лишённая прав, а заболевание мое, наряду с сифилисом и проказой представляет общественную опасность (это истинное высказывание доктора Г. на собрании сайта ЗПТ).

Я не смогла сдать тест. Кабинет закрылся. Метадон мне не дали. Зареванная и несчастная я пришла на причал и встретила там Наташа. Именно она посоветовала мне позвонить на горячую линию по вопросам заместительной терапии и наркозависимости. Я позвонила и рассказала, что случилось. Через несколько минут оператор – по голосу молодая женщина, перезвонила мне:

– Доктор Б. сказала мне что она не дала вам препарат не потому что вы не сдали тест, а потому что вы по её словам находитесь в состоянии такого сильного наркотического опьянения, что она просто испугалась передозировки.

И мои слёзы немедленно высохли, а на смену к обиде пришло негодование, а потом холодная трезвая злость. Мало того что я осталась “на кумарах”, меня ещё и оклеветали. Я выросла в семье врачей, никогда за” нумером” в общей очереди не сидела в поликлинике, не сталкивалась с безобразием которого медицине хоть отбавляй, было есть и будет о врачах возвышенные и романтические представления, поэтому это беспардонная наглая тупая ложь врача, представителя профессии которая обязывает к гуманизму и порядочности, ужасно меня потрясла. И признаюсь честно не только потрясла но и ранила до глубины души…  Я решила, что нужно вытереть слёзы и оскалить зубы. Утерла слёзы, высморкалась, выпила три чашки кофе, потом подождала, пока захочется по-маленькому, вернулась в больницу, сдала тест, который оказался негативным по пяти показателям, взяла бумажку с результатом, поднялась в ординаторскую, спокойно положила её на стол перед Б. и глядя ей в глаза, спросила: “Глубокоуважаемая Марья Ивановна, Скажите пожалуйста, По каким клиническим признакам вы определили, что я нахожусь в состояние такого глубокого наркотического опьянения, что, как вы сказали оператору горячей линии, вы побоялись дать мне препарат во избежание передозировки? Вот результат теста.” Вы думаете, что она смутилась, начала бормотать какие-то оправдания, извинения? Да куда там! Взгляд её был ясен и безмятежен. “Ты обиделась, что я решила тебя проверить? Мы имеем право это делать!” – она даже не поняла чем вызвано моё негодование. Разве можно оклеветать наркомана? Разве эти наркоманы имеют чувство собственного достоинства? Дорогая, о чем вы?

Это только один случай. Один из множества подобных, которые стали системой. Я вспоминаю это время – это было болото из одинаковых дней размноженных под копирку: утром – программа, кофе и сплетни, сплетни, сплетни, сплетни, вечером – “трава”. 

Если есть деньги и повезёт и телевизор и повезёт и телевизор разборки разборки разборки просто от безделья и тоски ничем не занятых мозгов.

Потом мне повезло – я нашла работу сторожем на стоянке машин. Смешные копейки  платили; всю смену я читала, проглотив за год всё, написанное американскими и русскими фантастами, перечитав Фейхтвангера и обоих Маннов. В вагончике тепло, вьюга заметает машины, а я в десятый раз упиваюсь Умберто Эко “Имя розы”. Читаю и ужасно себе нравлюсь, потому что мне эта книга понятна полностью, до последнего словечка, и не только понятна – я, я читаю сложный, пронизанный аллюзиями и  намеками текст, получаю наслаждение –  для того чтобы просто понять о чём там идёт речь, знать нужно не просто историю –  но и историю литературы, историю языка, историю католической церкви, историю искусства… И тут в моё сознание, наполненное удовольствием и радостью –  радостью от того что я такая образованная и умная, приходит мысль: “Если ты такая офигенная, какого дьявола ты здесь делаешь, выполняя работу, с которой справится даже олигофрен?”

Это положило начало моему дальнейшему подъему к полной плодотворной интересной настоящей жизни. У меня появилась мечта – работа в Альянсе общественного здоровья. Правда я тогда не представляла чем они в этом Альянсе занимаются. Но мне казалось что я смогу найти там применение своим знаниям и мой Врачебный диплом сможет мне пригодиться. Ну всё сложилось иначе чем мне представлялось. Моя мечта сбылась. Я работаю в Альянсе общественного здоровья – правда, в составе редколлегии. А ещё ангел поцеловал меня в лоб и я проснулась активисткой. Наверное потому что никогда раньше я не могла пройти мимо безобразия, не терпела несправедливости и не могла видеть как обижают слабых и беззащитных. А кто более беззащитен чем наркозависимый!

Как проходит мой день? Совсем иначе. Утром я принимаю препарат который получаю на руки –  это единственный кусочек рутинный который остался В моем распорядке дня. А дальше  начинается полный, забитый до отказа всевозможной работой,  день. Я пишу, помогаю, защищаю …иногда учусь. А когда этот интересный и пёстрый день заканчивается, я чувствую ужасную усталость и удовлетворение. Хотя иногда засыпаю сидя за столом во время ужина. И я по-настоящему счастлива. Я уже не Лена, которая приехала в 2015 году в Славянск.

Олена Курлат